Неточные совпадения
Татьяна (русская душою,
Сама не зная почему)
С ее холодною красою
Любила русскую зиму,
На солнце иней в день морозный,
И сани, и
зарею поздной
Сиянье
розовых снегов,
И мглу крещенских вечеров.
По старине торжествовали
В их доме эти вечера:
Служанки со всего двора
Про барышень своих гадали
И им сулили каждый год
Мужьев военных и поход.
Денное небо не хуже ночного. Одно облако проходит за другим и медленно тонет в блеске небосклона.
Зори горят
розовым, фантастическим пламенем, облака здесь, как и в Атлантическом океане, группируются чудными узорами.
Начинался рассвет… Из темноты стали выступать сопки, покрытые лесом, Чертова скала и кусты, склонившиеся над рекой. Все предвещало пасмурную погоду… Но вдруг неожиданно на востоке, позади гор, появилась багровая
заря, окрасившая в пурпур хмурое небо. В этом золотисто-розовом сиянии отчетливо стал виден каждый куст и каждый сучок на дереве. Я смотрел как очарованный на светлую игру лучей восходящего солнца.
Но вот на востоке появилась
розовая полоска — занималась
заря. Звезды быстро начали меркнуть; волшебная картина ночи пропала, и в потемневшем серо-синем воздухе разлился неясный свет утра. Красные угли костра потускнели и покрылись золой; головешки дымились, казалось, огонь уходил внутрь их.
Я глядел тогда на
зарю, на деревья, на зеленые мелкие листья, уже потемневшие, но еще резко отделявшиеся от
розового неба; в гостиной, за фортепьянами, сидела Софья и беспрестанно наигрывала какую-нибудь любимую, страстно задумчивую фразу из Бетховена; злая старуха мирно похрапывала, сидя на диване; в столовой, залитой потоком алого света, Вера хлопотала за чаем; самовар затейливо шипел, словно чему-то радовался; с веселым треском ломались крендельки, ложечки звонко стучали по чашкам; канарейка, немилосердно трещавшая целый день, внезапно утихала и только изредка чирикала, как будто о чем-то спрашивала; из прозрачного, легкого облачка мимоходом падали редкие капли…
Вот тут, под окном, коренастый лопух лезет из густой травы, над ним вытягивает
зоря свой сочный стебель, богородицыны слезки еще выше выкидывают свои
розовые кудри; а там, дальше, в полях, лоснится рожь, и овес уже пошел в трубочку, и ширится во всю ширину свою каждый лист на каждом дереве, каждая травка на своем стебле.
С удивлением глядел студент на деревья, такие чистые, невинные и тихие, как будто бы бог, незаметно для людей, рассадил их здесь ночью, и деревья сами с удивлением оглядываются вокруг на спокойную голубую воду, как будто еще дремлющую в лужах и канавах и под деревянным мостом, перекинутым через мелкую речку, оглядываются на высокое, точно вновь вымытое небо, которое только что проснулось и в
заре, спросонок, улыбается
розовой, ленивой, счастливой улыбкой навстречу разгоравшемуся солнцу.
Этот нежный и страстный романс, исполненный великой артисткой, вдруг напомнил всем этим женщинам о первой любви, о первом падении, о позднем прощании на весенней
заре, на утреннем холодке, когда трава седа от росы, а красное небо красит в
розовый цвет верхушки берез, о последних объятиях, так тесно сплетенных, и о том, как не ошибающееся чуткое сердце скорбно шепчет: «Нет, это не повторится, не повторится!» И губы тогда были холодны и сухи, а на волосах лежал утренний влажный туман.
Вдали, в
розовом праздничном тумане вечерней
зари, сияли золотые купола и кресты. Высоко на горе белые стройные церкви, казалось, плавали в этом цветистом волшебном мареве. Курчавые леса и кустарники сбежали сверху и надвинулись над самым оврагом. А отвесный белый обрыв, купавший свое подножье в синей реке, весь, точно зелеными жилками и бородавками, был изборожден случайными порослями. Сказочно прекрасный древний город точно сам шел навстречу поезду.
Гроза началась вечером, часу в десятом; мы ложились спать; прямо перед нашими окнами был закат летнего солнца, и светлая
заря, еще не закрытая черною приближающеюся тучею, из которой гремел по временам глухой гром, озаряла
розовым светом нашу обширную спальню, то есть столовую; я стоял возле моей кроватки и молился богу.
Свеча догорела вся; яркий,
розовый луч начинавшейся
зари уже играл на стене.
На
заре проснулся — в глаза мне
розовая, крепкая твердь. Все хорошо, кругло. Вечером придет О. Я — несомненно уже здоров. Улыбнулся, заснул.
Ромашов выгреб из камышей. Солнце село за дальними городскими крышами, и они черно и четко выделялись в красной полосе
зари. Кое-где яркими отраженными огнями играли оконные стекла. Вода в сторону
зари была
розовая, гладкая и веселая, но позади лодки она уже сгустилась, посинела и наморщилась.
Особенно на утренней
заре, когда
розовая вода так холодна и так до дрожи сильно и радостно пахнет.
Молодые травы на холме радостно кланялись утренней
заре, стряхивая на парную землю серебро росы,
розовый дым поднимался над городом, когда Кожемякин шёл домой.
Розовый весь, без шапки, с копной седых волос на голове, он размахивал руками и кланялся, точно молясь
заре и вызывая солнце, ещё не видное за лесом.
Голубые озера, причудливые камешки в каскадах пещеры и наконец я сам, как живой, перед собственными своими глазами, на
розовом фоне позолоченных утренней
зарей снегов.
Вечерняя
заря догорала, окрашивая гряды белых облаков
розовым золотом; стрелки елей и пихт купались в золотой пыли; где-то в густой осоке звонко скрипел коростель; со стороны прииска наносило запахом гари и нестройным гулом разнородных звуков.
Отчего же целые бессонные ночи проходят, как один миг, в неистощимом веселии и счастии, и когда
заря блеснет
розовым лучом в окна и рассвет осветит угрюмую комнату своим сомнительным фантастическим светом, как у нас, в Петербурге, наш мечтатель, утомленный, измученный, бросается на постель и засыпает в замираниях от восторга своего болезненно-потрясенного духа и с такою томительно-сладкою болью в сердце?
Однажды на
заре, когда солнце еще не всходило, но небо было цвета апельсина и по морю бродили
розовые туманы, я и Коля вытягивали сеть, поставленную с вечера поперек берега на скумбрию. Улов был совсем плохой. В ячейке сети запутались около сотни скумбрии, пять-шесть ершей, несколько десятков золотых толстых карасиков и очень много студенистой перламутровой медузы, похожей на огромные бесцветные шляпки грибов со множеством ножек.
Она нерешительно обувает сандалии, надевает на голое тело легкий хитон, накидывает сверху него покрывало и открывает дверь, оставляя на ее замке следы мирры. Но никого уже нет на дороге, которая одиноко белеет среди темных кустов в серой утренней мгле. Милый не дождался — ушел, даже шагов его не слышно. Луна уменьшилась и побледнела и стоит высоко. На востоке над волнами гор холодно
розовеет небо перед
зарею. Вдали белеют стены и дома иерусалимские.
Трава была так густа и сочна, так ярко, сказочно-прелестно зелена и так нежно
розовела от
зари, как это видят люди и звери только в раннем детстве, и всюду на ней сверкала дрожащими огнями роса.
И кажется Меркулову, что теперь — теплый вечер ранней весны и что вся дорога, черная от грязи, изборождена следами копыт, а в глубоких колеях стоит вода,
розовая и янтарная от вечерней
зари.
Солнце садилось в пожаре пурпурного пламени и растопленного золота; когда же яркие краски
зари потухли, то весь горизонт осветился ровным пыльно-розовым сиянием.
Почти совсем уж стемнело, когда комаровские поклонницы подъезжали к Светлому Яру. Холмы невидимого града видны издалёка. Лишь завидела их мать Аркадия, тотчас велела Дементью стать. Вышли из повозок, сотворили уставной семипоклонный начáл невидимому граду и до земли поклонились чудному озеру, отражавшему
розовые переливы догоравшей вечерней
зари…
Гуще и гуще надвигается черный покров ночи на небо, ярче и ярче сверкают на холмах зажженные свечи, тусклей отражает в себе недвижное, будто из стекла вылитое, озеро темно-синий небосклон,
розовые полосы
зари и поникшие ветвями в воду береговые вербы…
Заря потухла, и только вверху небосклона
розовым светом сияют тонкие полосы полупрозрачных перистых облаков…
Следующий за тем переход, когда отбель, сначала принимая
розовый оттенок, потом постепенно багровеет, называется
зорями (
зори, зорники).
— Не устала, ласточка, не устала,
розовый свет
зари восхода? — ласково спрашивает дедушка, поворачиваясь ко мне в седле.
Небо чисто и ясно, утренняя
заря румянцем разливается по небу и, отражаясь в тихих зеркальных водах Оки, обливает их
розовым сияньем.
День был уже на исходе. На западе пламенела
заря, когда мы поровнялись с лысой горой Кадар на правом возвышенном и лесистом берегу озера. Освещенные закатными лучами покрывающие ее снега окрасились в нежно-розовые тона.
Заря гасла,
розовый цвет держался только на краях облаков и наконец исчез.
Месяц уже побледнел при наступлении утра и, тусклый, отразившись в воде, колыхался в ней, как одинокая лодочка. Снежные хлопья налипли на ветвях деревьев, и широкое серебряное поле сквозь чащу леса открывалось взору обширной панорамой.
Заря играла уже на востоке бледно-розовыми облаками и снежинки еще кое-где порхали и кружились в воздухе белыми мотыльками.
Месяц уже побледнел при наступлении утра и, тусклый, отразившись в воде, колыхался в ней, как одинокая лодочка. Снежные хлопья налипли на ветвях дерев, и широкое серебряное поле сквозь чащу леса открылось взору обширной панорамой.
Заря играла уже на востоке бледно-розовыми облаками, и снежинки еще кое-где порхали и кружились в воздухе белыми мотыльками.
Вся эта картина облита
розовым колоритом вечерней
зари.
Княжна Людмила предалась мечтам о будущем, мечтам, полным светло-розовых оттенков, подобным лучезарной летней
заре. В будущем Тани проносились перед ее духовным взором темные тучи предстоящего, оскорбляя ее за последнее время до болезненности чуткое самолюбие. Полный мир и какое-то неопределенное чувство сладкой истомы царили в душе княжны Людмилы. Завистливой злобой и жаждой отмщения было переполнено сердце Татьяны Берестовой.
Доставя Милию редкие фрукты и
розового мормира, Тивуртий вызвался ему схватить Тению насильно и принести ее к нему, обмотав в египетский шелковый парус, но Милий был тонкий ценитель удовольствий и не хотел обладать ею насильно: он желал, чтобы скромная Тения сама подошла к его двери и сама положила ему на плечо свои руки и шепнула ему: «Я пришла возвестить тебе, Милий, что миг благосклонен и до
зари я желаниям твоим буду покорна».
Над террасой, спускающейся от храма Спасителя, стояла зимняя
заря. Замоскворечье утопало в сизо-розовой дымке; кое-где по небу загорались звезды. Золоченые главы храма тоже
розовели. Величавым простором дышала вся картина.